Я лично не питаю никаких симпатий к организаторам шествий в защиту решения губернатора Санкт-Петербурга Полтавченко передать Исаакиевский собор в руки РПЦ. На самом деле надо называть вещи своими именами: речь идет о передаче Исаакиевского собора его прежнему хозяину. Не было бы РПЦ, и не было бы Исаакиевского собора. Об этом, кстати, забывают многие противники решения Полтавченко.
Но я пока об организаторах подобных шествий, к примеру, о депутате Госдумы Милонове. Есть что-то в его консерватизме параноидальное. Но в данном случае речь идет о беде тех, кто называет себя «либералами» и «западниками», противится решению Полтавченко. Беда наших так называемых либералов состоит в том, что своим не столько массовым, сколько визгливым протестом против решения Полтавченко они наделяют таких людей, как Милонов, ореолом защитников русских ценностей, а, с другой стороны, все больше и больше отделяются от подавляющего русского большинства, в лучшем случае как чужие люди.
Рассуждая о России, надо понимать, что у нас со времен Петра существует две нации. С одной стороны, существует образованная проевропейская Россия, а, с другой стороны, подавляющее число населения, добрых 85% на сегодняшний день принадлежат к традиционной, консервативной России. И все дело в том, что для этой традиционной консервативной России русскость связана прежде всего с православием. Среди них воцерковленных – не более 6 – 7%, но тем не менее они считают православие своей религией и считают себя православными. Поэтому это подавляющее большинство, даже люди с прокоммунистическими настроениями, воспринимают передачу Исаакиевского собора РПЦ как восстановление исторической справедливости.
Обратите внимание, лидер КПРФ Зюганов и вся его фракция в Думе, т.е. люди, считающие себя коммунистами, тем не менее не поддерживают либералов в их борьбе за то, чтобы Исаакиевский собор оставался прежде всего музеем. И это понятно: у КПРФ хватает ума не идти против традиционалистских настроений подавляющего числа населения, не посягать на основы российской национальной идентификации. А наши либералы этого не понимают. Итак разрыв между ними и подавляющим русским большинством уже добрых десять, если не пятнадцать лет, усиливается. «Правое дело» как партия ее бывшего лидера Егора Гайдара уже на выборах 2003 года потерпела сокрушительное поражение. А теперь – еще один аргумент в пользу тех, кто не любит у нас в России западников и либералов.
И при этом не забывайте, моральный урон либеральному движению нанесли несколько месяцев назад бывшие руководители этой партии, соратники Егора Гайдара. Последний лидер «Правого дела», губернатор Кировской области Никита Белых был недавно арестован за получение взятки в размере нескольких сот тысяч евро от местного бизнесмена. А друг, соратник Егора Гайдара Алексей Улюкаев был арестован в резиденции «Роснефти» с чемоданчиком в руках, в котором был 1 миллион долларов. Но проблема не в репутационных ошибках наших либералов.
Меня волнует тот факт, что люди, протестующие против передачи Исаакиевского собора РПЦ как его законному хозяину, забыли, в какой стране мы живем. Мы же уже не живем в СССР, где по требованию государства многие соборы были превращены в музеи. Мы живем в посткоммунистической России, которая якобы совершила в 1991 году антикоммунистическую революцию и начала возрождать гуманитарные ценности, ценности права.
Если мы живем в посткоммунистической России, если мы на самом деле освободились от коммунистического взгляда на историю, то мы должны знать, что среди многих преступлений советской власти одним из главных является ее глумление над РПЦ, ее политика государственного атеизма, политика разрушения в том числе и архитектурного наследия РПЦ. Тысячи и тысячи храмов были взорваны, как, к примеру, Преображенский храм в моей родной Одессе, такая же судьба постигла и Храм Христа Спасителя в Москве. Слава богу, Исаакиевский собор не превратили в склад для овощей или в клуб для рабочей молодежи. Но превращение одного из главных храмов дореволюционной России в музей – тоже нарушение и справедливости, и надругательство над национальной памятью.
Так почему преодоление наследства преступного отношения советской власти к церкви вызывает такой гнев у либеральной общественности? Ведь нельзя забывать, что советская власть в начале 20-х убивала «реакционное духовенство», изымала предметы культа, продавала их за рубеж. Нельзя забывать о том, что во времена сталинской политики уже прямого уничтожения церквей несчастных священников, которые пытались этому сопротивляться, сбрасывали с колоколен, и они погибали под хохот участников этих варварских акций. Другое дело, что участниками этих варварских акций были не иностранные завоеватели, а сами русские люди, новая советская молодежь. Кстати, советская молодежь 30-х ничем не отличалась от молодежи Третьего Рейха. На это тему много писал наш философ Николай Бердяев.
Так что я не вижу в этом акте возвращения церкви Исаакиевского собора ничего кроме акта исторической справедливости. Что плохого в том, что верующие люди уже на полных правах придут в этот храм и оживят его, превратят камни храма в живую церковь?
Конечно, количество воцерковленных людей в России сейчас намного меньше, чем до 1917 года. Но все-таки, даже если верующих меньше, чем было раньше, они дадут жизни этого храма намного больше, чем сотни туристов, созерцающих камни прошлого. Тем более, что уже никто не будет воспрепятствовать туристическим экскурсиям во время, свободное от богослужения.
И еще по поводу позиции людей, называющих себя либералами. На самом деле они необольшевики, и не случайно почти все наши либералы – марксисты, исповедующие ценности шестидесятничества с их верой, что Ленин совершил великий подвиг, а Сталин извратил гуманистическую сущность Октября. Не забывайте, мое отношение к происходящему связано еще и с тем, что я был инициатором антикоммунистической революции в СССР. Мои статьи, опубликованные в 1988 – 1989 годы, еще во времена КПСС, и посвященные разоблачению античеловеческой сущности марксизма, камня на камне не оставили от нашей государственной идеологии.
Я с тех пор, уже 30 лет, являюсь противником наших либералов-необольшевиков. Но дело даже не в идеологических спорах, дело в простом здравом смысле. Есть что-то иррациональное в той логике, в которой наша якобы либеральная общественность выступает против передачи храма РПЦ. Мол, когда был музей, то Исаакиевский собор брал деньги с туристов и приносил их в казну, а теперь беда, денег не будет. Но что в этой логике западного и гуманистического? Казалось бы, западник-либерал должен радоваться, что в Исаакиевский собор придут люди бесплатно, могут прийти и без всяких денег созерцать произведения искусства. Не понимаю я эту логику.
Еще больший смех вызвало у меня утверждение петербургского редактора «Новой газеты» Кабаковой, что якобы возвращение храма РПЦ является возвращением во времена крепостного права. На мой взгляд, как раз возвращение храма есть отказ от советского крепостного права, от государственного атеизма, от насильственного изъятия церковных ценностей. Никто не заставляет госпожу Кабакову приходить в Исаакиевский собор, если она не испытывает религиозных чувств или питает личное отвращение ко всему, что связано с русской православной церковью.
И здесь есть повод рассказать о различии между моим отношением к этой проблеме, как человека, у которого в детстве сформировалось чувство Бога, и отношением к этой проблеме бывших советских людей, не посещающих храм, не чувствующих различие между храмом как собранием камней, и намоленным храмом. Храм есть храм только тогда, когда он используется по назначению, как место для молитвы, для богослужения. Я лично ощущаю историческую, духовную ценность, к примеру, Кельнского собора, потому что он был и остается на протяжении столетий действующим храмом. Повторяю, понятие «памятники архитектуры» применимо только к мертвым храмам, к религиозным сооружениям дохристианских эпох. А если еще жива РПЦ, породившая Исаакиевский собор, то, повторяю, почему не вернуть его родной матери?
Кстати, о причинах моей религиозности в детстве. Оккупация моей Одессы румынами при всех своих минусах имела хоть один плюс. Благодаря оккупации, религиозная жизнь вернулась в церкви, закрытые большевиками. И нас, младенцев, родившихся накануне оккупации, как меня, родившегося в августе 1941 года, уже в феврале 1942 года крестили. Я с детства попал в руки сестры моей бабушки, набожной католички пани Домбровской. Она водила меня по воскресеньям в наш маленький одесский костел, и там я во время богослужений уже крестился по-католически. Поэтому для меня нет никаких различий между православием, католицизмом, лютеранством.
Вообще, честно говоря, по душе мне ближе лютеранство, где самое главное – личное общение с Богом без всяких посредников. Другое дело, что это дано далеко не каждому. Недавно один, модный ныне литератор родом из Таллина, сказал мне, что в моих монологах на телевидении слышится проповедь лютеранского пастора. И он кое-что угадал из моей родословной. Дедушка моего дедушки Леонида Дзегузе, фамилию которого я из-за особенностей своей биографии не ношу, был лютеранский пастор в Риге. И, самое главное, из-за несоветских особенностей моего детства и из-за мук этого детства, я ребенком часто видел Бога, видел его на небе, он подсказывал мне, спас даже меня дважды от верной смерти.
Но самое главное не в особенностях биографии, хотя сам тот факт, что я не был типичным советским мальчиком, мне очень многое дал. Главное в том, чтобы понимать, особенно это важно в России, что нельзя переносить наши эмоции, у многих негативные эмоции, по поводу нашего патриарха на саму церковь. Даже не на церковь, а на само религиозное чувство. Религиозное чувство не обязательно должно вести к клерикализму, к агрессии и нетерпимости по отношению к людям другой веры.
Я лично уже на протяжении трех лет критикую нашего Патриарха за его явно прокоммунистические выступления, которые, на мой взгляд, несовместимы с его саном и которые на самом деле ведут к снижению и без того его низкой популярности в России. Но люди, которые сегодня борются с РПЦ, должны знать, что вся русская культура, все ее выдающиеся достижения выросли в рамках православия, в рамках их специфического православного поиска Бога. Даже аргументы теодицеи провоцируют проблему поиска аргументов обратного рода.
Конечно, трудно соединить с идеей всемогущества Бога те бесконечные страдания, через которые прошло человечество в своей истории. Но надо знать, что все выдающееся достижения русской культуры, и не только русской культуры, речь идет об Александре Пушкине, Николае Гоголе, Федоре Достоевском, Льве Толстом, Василии Розанове, все достижения русской религиозной философии, все, чем Россия вошла в сокровищницу мировой культуры, связано с проблемой веры и Бога.
Не хочу читать свою проповедь потомка лютеранского пастора, просто хочу напомнить нашим либералам, что при всем критическом отношении к тем или иным служителям нынешней православной церкви нельзя забывать о духовной ценности всего, что связано с верой в Бога, нельзя забывать, что даже слабая вера, желание следовать заповедям Нагорной проповеди Христа, и прежде всего заповеди «Не убий» все-таки лучше, чем неверие.
Поэтому лично я не вижу ничего плохого в том, что Исаакиевский собор вместо музея превратится в полноценный, действующий христианский храм.